Хотя целью феминистского искусства заявляется продвижение идеи гендерного равенства, и обычно подразумевается достижение равенства для всех, вне зависимости от гендера, пола, сексуальной ориентации, класса, расы и т.п., часто способы для достижения названной цели выбираются такие, которые могут подойти только узкой категории людей. А иллюзия того, что эти способы универсальны, возникает лишь от того, что возможность высказать своё мнение имеют только определённые группы людей. И в этом тексте я хочу показать, как это работает, и какие варианты выхода из этой ситуации я вижу, на примере трансфобии и классизма. На самом деле я считаю, что проблем больше (и, скорее всего, я сама не замечаю какие-либо виды дискриминации), просто эти две темы лично для меня самые актуальные, т.к. я сама ФтМ-трансгендер и являюсь представительницей достаточно непривилегированного класса.
В тексте, говоря о дискриминации трансгендеров, я имею ввиду дискриминацию людей трансмаскулинного спектра, т.к. я в первую очередь говорю о своём опыте, и не имею достаточного представления о том, с какими проблемами сталкиваются люди трансфеминного спектра.
Так же я хочу отметить, что термин «классизм» мне кажется не совсем подходящим, но за неимением более подходящего слова, я решила использовать его.
Трансфобия и классизм работают по абсолютно той же схеме, что и сексизм. Я выделила три наиболее мешающих мне трансфобных и классистких убеждения, которые я встречала в феминистском искусстве:
- представитель_ница дискриминируемой группы – это всегда не субъект, а объект творчества;
- представитель_ница дискриминируемой группы – это всегда лишь неполноценная копия или пародия на представитель_ницу привилегированной группы, но не полноценный человек, обладающий своим личным полноценными опытом и мнением;
- главная цель для всех представитель_ниц дискриминируемой группы – это максимально уподобиться идеалу, т.е. представитель_ницам привилегированной группы, и именно и только это решит проблему дискриминации.
При простом упоминании этих пунктов, большинство людей говорит мне, что они, конечно, не придерживаются подобных убеждений. Но на практике оказывается, что эти люди тоже действуют, руководствуясь данными стереотипами, просто не отдавая себе в этом отчёта. Поэтому далее в тексте я хочу подробнее затронуть каждый из пунктов.
1. Объект, а не субъект
Представитель_ницы дискриминируемой группы всегда воспринимаются только объектами для творчества. Они не видятся ни как творцы искусства, ни как даже просто зритель_ницы. Например, не смотря на то, что большая часть моего творчества посвящено людям, которых условно можно назвать представителями рабочего класса без образования, и многие персонажи моих работ нецисгендерны, меня саму по умолчанию считают человеком с высшим образованием, а так же часто цисгендерной женщиной, а в интернете меня периодически принимают за цисгендерного мужчину. Потому что мало кто прямо говорит, что считает людей без образования не способными создать что-то, имеющее художественную ценность, но этим работам почти всегда отводится место «специального» творчества, место которому в какой-нибудь галерее «наивного» искусства. Но если зритель_ница воспринимает работы как что-то действительно важное и актуальное для неё_него самого, а не просто как забавную вещицу, то автор_ке работы автоматически приписывается образование не ниже, чем у зритель_ницы. Людям оскорбительно думать, что кто-то ниже них по статусу создал что-то, что может им понравится. Было несколько ситуаций, когда люди сначала знакомились со мной, что бы выразить восхищение моими работами, а затем, когда узнавали, что моё образование ограничивается девятью классами школы, быстро прекращали общение. Или же люди смиряются с тем, что у меня «плохое» образование, но постоянно ищут этому факту оправдания, что бы не разрушать своё представление о том, что только человек получивший образование может создать серьёзную художественную работу. Люди хватаются за любой шанс – вспоминают, что когда-то я начинала учиться в техникуме, что раз я много времени провожу дома, то наверняка я занимаюсь самообразованием, говорят, что я – исключение, «не такая как все». Но лично я не чувствую себя «не такой как все», я не чувствую себя умнее своих знакомых, которые, как я, не имеют образования. Для меня слышать подобные размышления о моей исключительности – это не комплимент, это оскорбление близких мне людей. Ведь получается, что если я умная и талантливая из-за своей «исключительности», то близкие мне люди без образования – бесталантливое тупое «быдло»? То же самое можно сказать о трансгендерности. Трансгендеры часто воспринимаются как объекты для жалости, но не как равные цисгендерам люди, имеющие собственный голос. Поэтому, сколь бы часто я не затрагивала в своих работах вопросы трансгендерности, у многих цисгендерных людей не возникало даже тени мысли о том, что я могу иметь нецисгендерную идентичность. Если же говорить о дискриминации меня как зрительницы, проблема в том, что часто, даже если вопросы классизма и трансфобии затрагиваются в искусстве, то это почти исключительно работы, сделанные, что бы показать проблемы дискриминируемой группы для представителей группы привилегированной. Конечно, это тоже важно, но это не может быть основным методом для борьбы с дискриминацией. Например, скорее всего цисгендерному человеку будет полезно узнать, с каким большим количеством агрессии сталкиваются трансгендеры. Но лично для меня работы, поднимающие эту тему, как правило, бесполезны. Я и так знаю, что трансгендеров дискриминируют, мне не нужно для этого приходить в художественную галерею, я сталкиваюсь с этим в своей жизни почти каждый день. Зато мне очень интересно узнать, как другие трансгендеры справляются с дискриминацией, да и просто увидеть, как они живут. Но таких работ, особенно доступных на русском языке, очень мало. Собственно, это одна из причин, по которой я нарисовала автобиографические комиксы о моей трансгендерности. Рассказать о своих проблемах цисгендерным людям было последней целью данной работы, одной из главных же целей являлось поделиться с другими нецисгендерными людьми своим опытом.
2. Неполноценный человек
Один из ключевых моментов дискриминации – это восприятие дискриминируемой группы людей как ущербных и неполноценных. Многие люди, с которыми я общаюсь, искренне считают, что они не придерживаются подобных взглядов по поводу трансгендеров и людей из менее привилегированных классов. Но, на самом деле, мало кто избавлен от подобного рода стереотипов, просто часто дискриминирующее поведение завуалированно.
Яркий пример – это отношение цисгендерных женщин-феминисток к моему творчеству. Часто они говорят о моих рисунках как о работах, которые ломают традиционный образ женщины и т.п. Безусловно, отчасти они правы, и создание образов разных женщин, не вписывающихся в образ стереотипной феминности – одно из интересующих меня направлений в творчестве. Но это далеко не единственное направление, которое меня интересует, и часто цисгендерные женщины называют «нестереотипными женщинами» тех персонажей моего творчества, которых я сама создавала как нецисгендерных людей, и, как правило, это персонажи трансмаскулинного спектра, т.е. никак не женщины. Я не против, когда люди воспринимают моё творчество не так, как я это изначально задумывала, но проблема в том, что часто люди навязывают своё восприятие окружающим, преподнося своё видение как единственно верное. И когда я поправляла женщин, которые приписывают моему творчеству то, что я в него не вкладывала, я очень редко слышала, что бы они действительно признавали свою ошибку. Как правило, они кивали, а затем снова говорили: «Ну конечно, это работы о необычном женском опыте!» Но это не «необычный женский опыт»! Часто то, что цисгендерные зрительницы называли работами о необычном женском опыте, о нетипичных для женщин ситуациях, являлось моими работами о том, что является для меня обычными бытовыми вещами. Потому что я не «необычная женщина», я – трансгендер. И мой опыт – это не экзотичный закуток женского опыта, мой опыт – это опыт трансгендера. И необычен этот опыт для цисгендерных женщин не потому что этот опыт необычен сам по себе, а потому что этот опыт – не женский и не цисгендерный. Но цисгендерным женщинам сложно признать, что трансгендеры – это люди, обладающие отдельным опытом, который отличается от опыта цисгендерных женщин, и более того, что этот опыт может быть так же богат и полноценен. Потому что я часто слышу от цисгендерных женщин, что чего-то не понимаю, потому что я трансгендер, но сами они почти никогда не предполагают, что могут так же что-то не понимать из моего опыта, так как они цисгендерны. Иначе цисгендерные женщины не настаивали бы так сильно на том, что опыт мужчин-трансгендеров – это часть женского опыта. Встречали ли вы случаи, когда зрительница приняла на картине героя-мужчину за героиню-женщину, а потом, когда ей сообщили, что герой – цисгендерный мужчина, зрительница отмахнулась, заявив, что это не важно, ведь мужской опыт – это часть женского опыта (потому что мужчины часто сталкиваются с теми же проблемами, что и женщины)? Я такого не встречала, зато об опыте трансгендерных мужчин подобное заявляется сплошь и рядом.
Другой показательный пример на эту тему – частый вопрос от цисгендерных людей о том, почему я в своём творчестве гораздо чаще поднимаю тему мужской сексуальности, чем женской. Ответа здесь два. Во-первых, часто за цисгендерных мужчин на моих рисунках цисгендерные зрители принимают нецисгендерных героев. Во-вторых, мой гендер не женский и мне сложнее отобразить должным образом сексуальность женскую, чем сексуальность, например, трансгендерных мужчин. Особенно «забавно» слышать вопрос о том, почему в моём творчестве больше мужчин, чем женщин, от зрительниц из предыдущего примера, которые только минуту назад утверждали, что мой трансгендерный опыт – это просто необычный женский опыт. Если это всего лишь необычный женский опыт, то почему тогда цисгендерные женщины не распознали в героях моих работ, которых они приняли за цисгендерных мужчин, «необычных женщин»? Ведь, по их мнению, в трансгендерном опыте нет ничего такого, чего они не могли бы понять. При этом, когда я сообщала людям, что герои, принятые ими за цисгендерных мужчин, нецисгендерны, а особенно, когда я говорила, что герой моей работы – трансгендерный мужчина, отношение к моим работам у зритель_ниц быстро менялось, и моих героев снова записывали в «необычные женщины». В один момент всё это стало сильно меня подавлять. Я начала считать, что, возможно, проблема во мне, а не в зрителях, что я как-то неправильно доношу мысли, которые хочу показать своими работами. При этом я была так утомлена утверждениями о том, что мои нецисгендерные герои – это на самом деле женщины, с одновременными вопросами о том, почему в моём творчестве мало женщин, что я стала цензурировать своё творчество. Там, где мне хотелось нарисовать трансгендерного мужчину, я рисовала его так, что бы люди не могли опознать в нём трансгендера, или просто заменяла трансгендерного персонажа на цисгендера. Часто это касалось и просто нецисгендерных персонажей. Потому что мне хотелось, что бы зритель_ницы в первую очередь видели в моих героях людей, а не пытались определить, мужчина мой герой или женщина, и насколько экзотичен его опыт с точки зрения зритель_ницы. И я не видела другого способа отвлечь зритель_ниц от бесконечных раздумий о половых органах, кроме как создав иллюзию цисгендерности моих персонажей. Но затем я стала получать отзывы о моём творчестве от нецисгендерных людей, и обнаружила, что они понимают моё творчество если не абсолютно так же, как и я, то в любом случае гораздо лучше понимают заложенный мною в работу смысл, нежели цисгендерные зрители. И тогда я задумалась о том, кого я слушала всё это время? Кто говорил мне, что мысли о гендере, заложенные в моих работах, непонятны? Кто говорил мне, что сюжеты, показанные в моих комиксах, это сюжеты о «необычных женщинах»? Всё это были цисгендерные люди. Как цисгендерные мужчины привыкли, что всё, что создаётся, создаётся для них, а если оно не ценно для них, то не имеет ценности в принципе, так и цисгендерные люди в целом привыкли, что именно они являются мерилом ценности, а если они не понимают чего-то, то это в принципе непонятная вещь, а вовсе не они просто не обладают необходимыми знаниями и опытом для понимания. И в то время, когда нецисгендерные люди молчали, или задавали мне о моих работах вопросы, цисгендерные люди без тени сомнения в правоте выражали мне своё мнение. Только один трансгендер разговаривал со мной о моём творчестве с той же уверенностью, что и цисгендерные люди. Но, в отличие от цисгендерных людей, он высказывал то мнение, с которым я была согласна. Как я уже писала выше, я не против трактовки моего творчества, которое отличается от моего собственного замысла, но после сравнения моего общения с цисгендерными и нецисгендерными людьми я поняла, что если я не буду никак вмешиваться в этот процесс, то цисгендерные трактовщи_цы просто присвоят моё творчество себе. Я часто замечала, что если я не пишу огромными буквами о том, что персонаж моей работы не цисгендер, то цисгендерные зритель_ницы по умолчанию считают моего персонажа «своим». Более того, когда нецисгендерные зритель_ницы возражали цисгендерам, последние совершенно к этому не прислушивались, потому что привыкли, что всё, что их окружает, если это не оговорено специально, создано для них и о них. Поэтому однажды я и решила сделать каминг-аут как трансгендер. В этом не было моей внутренней личной потребности, но я не знала, какой ещё можно придумать более «громкий» способ известить о том, что персонажи моего творчества и я сама не являемся по умолчанию цисгендерными. Отчасти это помогло, отчасти многие феминистки по-прежнему игнорируют факт моей трансгендерности, на словах, возможно, и не высказывая трансфобию, но на практике продолжая приписывать моим персонажам цисгендерность, а меня саму считают «странной» женщиной. Однако, опять таки, я сделала свой каминг-аут не для того, что бы доказать что-то цисгендерным людям, а для того, что бы у других нецисгендерных людей было больше уверенности в том, что они правы, когда считают, что многие мои работы посвящены именно нецисендерным людям. Ведь если сам автор работ трансгендер, то гораздо легче настоять на том, что и в своих работах он рисует, скорее всего, таких же людей, как и он сам.
То же самое можно сказать и по поводу классизма. Я не редко получала отзывы о том, что я, конечно, хорошая художница и делаю интересные работы, но было бы гораздо лучше, если бы я уже перестала сосредотачиваться на одной столь специфичной теме, как жизнь людей из «низких» классов. Во-первых, уже само то, что тему жизни людей из классов ниже среднего называют специфической – показатель существования дискриминации. Почему для отображения жизни людей из одного социального слоя не нужно никаких специальных оправданий и изображение их опыта в искусстве считается естественным, а для отображения жизни людей из другого социального слоя нужен специальный «специфичный» повод? Во-вторых, упрёк в узкости тем, затрагиваемых в моём творчестве, это результат того, что опыт одних людей считается полным и интересным для всех, «общечеловеческим», а опыт других людей – «специфическим», интересным только узкому кругу исследователей экзотики. Но всё это лишь иллюзия и неспособность посмотреть на ситуацию чужими глазами. Например, лично мне малоинтересны работы, посвящённые стеклянному потолку, с которым сталкиваются женщины на своей карьерной лестнице. А ведь многие считают эту проблему универсальной! Однако меня эта проблема мало касается. С моим образованием в 9 классов я могу устроиться уборщицей или кассиршей в магазине. И карьерная лестница в этих профессиях даже если и существует, то часто заканчивается гораздо раньше, чем начинается стеклянный потолок. Или проблема дискриминации феминисток. Многие феминистки предпочитают работать анонимно, в том числе и создавая феминистской искусство, боясь агрессии со стороны окружающих, если последние узнают о феминисткой деятельности женщин. Но передо мной не стоит такой проблемы. Например, если вдруг я устроюсь на работу, то работодатель_ница скорее всего просто не поверит, что я хотя бы знаю слово «феминизм». Я из тех людей, кого «приличные» люди считают быдлом, а всем «приличным» людям известно, что быдло и читать то толком не умеет, какое уж тут искусство! Поэтому я не боюсь быть раскрытой как феминистка, люди просто не поверят в то, что я способна на феминистскую деятельность. Так является ли тема о жизни людей из «низких» классов специфичной? Возможно. Но уж точно эта тема не более специфична, чем тема о жизни людей из среднего класса и т.п.
3. В стремлении уподобиться идеалу
Так же одной из проблем является то, что многие люди, которые выражают желание бороться с классизмом и трансфобией, очень редко прислушиваются к мнению той дискриминируемой группы, которую они хотят «спасать». «Спасатели» видят в дискриминируемой группе не людей, равных себе, а несмышлёных существ, главная помощь к которым должна заключаться в том, что бы взрастить из этих недолюдей «нормальных» представителей человечества. При этом сами критерии нормы не подвергаются критике, хотя «норма» часто является одним из источников дискриминации.
Одним из примеров может послужить ситуация с доступом к искусству. Многие «продвинутые» люди считают, что нынешняя ситуация, при которой современное искусство является прерогативой почти исключительно среднего и высшего классов и «интеллигенции», неправильна. Но единственным выходом из подобной ситуации эти люди видят необходимость большей разрекламированности искусства, иногда добавляя к этому, что художественные галереи должны быть более доступны. Но что кроется под этими, на первый взгляд благими, намерениями? По большей части лишь завуалированный классизм. Потому что подразумевается, что люди из менее привилегированных слоёв опять что-то не понимают и им, в отличие от «просвещённых» людей, нужно дополнительно объяснять важность искусства. Но совершенно не подвергается критике само искусство, то, для кого и кем оно сделано. «Актуальное» искусство часто актуально только для узкого круга людей, и не затрагивает многих тем, которые важны дискриминируемым группам. А если вопрос о дискриминации и поднимается, то, как я писала выше, это работы в большинстве своём нацеленные всё равно на привилегированного зрителя. Существует явная иерархия, в которой одни средства выражения идеи считаются лучше, чем иные. Например, использование сленга в художественной работе возможно, но подобный язык будет восприниматься исключительно как узко применимая вещь, способная служить лишь для цели демонстрации «экзотики», а не как полноценный вариант, способный стоять наравне с «академическим» языком. Хотя часто «академический» язык используется своими носителями не столько из-за необходимости, сколько как демонстрация своего статуса, и он так же не универсален. Однако необходимость «академического» языка никогда не ставится под сомнение, как и не возникает у людей сомнений в том, что если кто-то умеет говорить «умными» словами, то именно эта манера речи и является для неё_него предпочтительной. А вот за право использовать в работе «простонародную» лексику ещё бывает нужно побороться, хотя ведь именно на ней говорят многие люди. Скажем, сама я в повседневной жизни использую много сленга и говорю примерно так же, как говорят герои моих комиксов, но многие люди считают, что если я умею выговаривать «умные» слова, то и говорить я предпочитаю «по умному». Хотя я никогда подобного не сообщала, и на самом деле всё наоборот.
Не подвергается критике атмосфера, царящая в художественных галереях. А лично я на всех выставках, которые посещала в качестве участницы, за пару дней успевала услышать разной степени завуалированности рассуждения о глупом «быдле» чаще, чем я слышу в обычной жизни за год. И это отнюдь не повышает моё желание приобщаться к искусству.
Да и само место художественных галерей, которое они занимают в качестве посредника между зритель_ницей и искусством – вопрос, о котором стоило бы задуматься в первую очередь. Да, было бы хорошо, если бы галереи стали доступнее для большей категории людей, и хорошо было бы создать в галереях более демократичную атмосферу. Но если речь идёт о социально направленном искусстве, в частности о феминистском искусстве, почему для многих людей главной деятельностью считаются исключительно выставки в галереях? Почему стрит-арт, выставление работ в интернете, работа в качестве иллюстраторки видятся только как побочные ответвления? Стрит-арт и работа в интернете гораздо более доступны как в качестве художни_цы, так и в качестве зритель_ницы в любом случае. А считающаяся «низкой» по сравнению с работой «настоящей» художницы работа иллюстраторкой часто бывает не менее, а то и более востребована людьми, так как часто, даже если дискриминируемая группа имеет запросы на определённые визуальные образы, мало кто может удовлетворить их желания. Скажем, лично мне очень не хватает образов трансгендеров, которые окружали бы меня в повседневной жизни. Хочу кукурузные хлопья, на коробке которых будет улыбающийся мне трансгендерный мужчина, хочу увидеть рекламу, в которой красивую одежду будет демонстрировать трансгендер, хочу увидеть какую-нибудь не загружающую голову забавную историю, главным героем которой будет трансгендерный мужчина. Я не хочу быть темой исключительно для «высокоинтеллектуального» искусства, я хочу, что бы вокруг было просто много вещей, по которым видно, что они предназначены для таких людей, как я, и это были бы далеко не высокохудожественные вещи, а просто то, что делало бы мою жизнь приятнее и комфортнее. И с этой задачей гораздо лучше может справиться коммерческая иллюстратор_ка, чем художни_ца, нацеленная на работу в галереях. Часто именно сайты, где люди постят «глупые» и «безыдейные» весёлые фотографии из жизни трансгендеров и такие же забавные комиксы, поддерживают меня гораздо больше, чем серьёзные и «умные» работы на тему дискриминации. Хотя, конечно, важно и то, и другое. Так что, на мой взгляд, очень важно не только думать о том, что бы сделать более демократичными традиционные источники искусства, но и хорошенько задуматься о том, что бы начать уже серьёзнее относиться к другим средствам донесения художественной работы до зритель_ницы.
Но, как правило, никакого подобного анализа не происходит, а вина за дискриминацию снова ложится на плечи самой дискриминируемой группы, которая признаётся тугодумной, раз она не понимает с первого раза как хорошо стремиться делать то же самое, что и прекрасные и идеальные самоназванные спасители «униженных и оскорблённых». А вопрос о том, так ли уж идеальны те ценности, которые навязывают дискриминируемой группе, остаётся невысказанным.
Какие я вижу варианты решения данных проблем
Самый идеальный способ преодоления дискриминации – это предоставить возможность высказаться самим представитель_ницам дискриминируемой группы. Однако это так же и один из самых сложных и ресурсоёмких вариантов. Но проблема не только в наличии ресурсов. Предположим, что у привилегированного человека, или группы людей, есть возможность помочь быть услышанными представитель_ницам непривилегированной группы. Лично я, часто являясь этим самым представителем непривилегированной группы, часто замечала такие ошибки:
- Люди, предлагающие помощь, совершенно не заботятся о том, что бы доказать, что мне стоит иметь с ними дело. Они считают, что раз я стою ниже по иерархии, то буду готова принять любую «подачку» от любого мимо проходящего человека. К сожалению, часто это действительно так, просто потому что у меня не бывает выбора. Но при малейшем шансе выбирать, я выберу тех людей, которые думают не только о том, как они классно будут выглядеть в глазах окружающих, когда «спасут» меня, но и думают о том, как они смотрятся с моей стороны. И важно при этом, что бы люди доказывали свою пригодность к сотрудничеству, как-то соотнося это с моей системой ценностей. Например, в некоторых кругах два высших образования повышают статус человека, а во многих других кругах человек, при первом знакомстве сообщивший о своих двух корочках будет восприниматься просто как выпендрёжник. Очень важно иметь это ввиду, когда доказываешь свою «профпригодность».
- Люди, предоставляющие мне возможность высказаться, не задумываются о том, какие зрители важны для меня. Во всех выставках, в которых я участвовала, я участвовала из искреннего интереса, и я не жалею, что я принимала в них участие. Но я никогда не считала участие в выставках ключевой частью моей работы. И одним из самых неприятных моментов на выставках было то, что всегда находились люди, которые радостно поздравляли меня с участием на выставке, говоря, что вот теперь-то я, наконец, начинаю по достоинству оцениваться как художница, и предрекая мне будущее успешной, активно участвующей в выставках, художницы. Пару раз после подобных поздравлений мне вообще хотелось бросить рисование. Да, мне нравятся выставки, в которых я участвовала, но все они, как и любые другие выставки, это места, которые я вряд ли бы посетила как зрительница, во всяком случае, пока на выставке было бы много людей, так как обычно в обществе «нормальных» посетителей выставок современного искусства я испытываю сильный дискомфорт. Потому что и участни_цы и зритель_ницы выставок – это по большей части совершенно отличающиеся от меня люди с совершенно отличающимся от моего опытом. И в большинстве случаев это абсолютно не те люди, о которых я думаю, когда создаю свои работы. А пророча мне карьеру художницы, главной деятельностью которой будет выставление в художественных галереях, люди как бы говорят, что большую часть времени, посвящаемое творчеству, я буду работать на людей, которые хоть и интересны для меня, но часто абсолютно чужие. Что я буду тратить большую часть своих сил на то, что не увидят люди, похожие на меня или моих друзей. Не очень-то весело и воодушевляющее звучит. Люди думают, что если какой-то тип зритель_ницы важен для них, то этот тип так же важен и для меня, а это не так.
- Люди готовые увидеть плохие стороны моей жизни, не готовы увидеть хорошие стороны. Приятно утешать себя мыслью, что хоть ты и живёшь плохо, но «детям в Африке» ещё тяжелее. Многие феминистки из среднего класса считают, что если я из более низкого социального слоя, то я автоматически сталкиваюсь точно с теми же проблемами, что и они, плюс ещё горсткой специфических проблем, связанных с моей менее привилегированной позицией. И они совершенно не готовы услышать, что возможно в некоторых пунктах моя жизнь более комфортна, чем их. Например, я уже устала слышать истории о мужьях-абъюзерах, запрещающих своим жёнам заниматься искусством, непременно заканчивающиеся тем, что рассказывающая историю женщина жалеет почему-то меня. Ведь мне-то, по её мнению, по умолчанию гораздо хуже, в её представлении я рисую свои работы в тайне ото всех знакомых, боясь физической расправы, живя впроголодь, что бы накопить на грифельный карандаш. И обычно такие рассказчицы вовсе не желают узнать правду. Захочет ли женщина, которой родственники запрещали заниматься творчеством, но утешавшая себя мыслью, что ей ещё повезло, что у неё «интеллигентная семья», и всё обошлось «всего лишь» психологическим насилием, узнать, что я, находящаяся, по мнению женщины, среди «дикого быдла» (которое, как известно всем интеллигентным людям, ненавидит искусство), живу за счёт родственников, потому что они хотят, что бы у меня было больше времени на занятие творчеством? Нет, не захочет. Ведь иначе рухнет декорация в виде «быдла», на фоне которой семья женщины выглядела не такой ужасной. И это плохо как для меня, так и для тех людей, которые действительно находятся в тяжёлых условиях. Хотя я считаю, что живу неплохо, это не значит, что я не сталкиваюсь с проблемами, связанными с дискриминацией. Но пока люди не готовы услышать о том, как я живу на самом деле, они не смогут мне помочь там, где мне это действительно необходимо. К примеру, как бы ни хотелось этого услышать моим «спасителям», у меня нет особых проблем с семьёй, и мне не нужно искать безопасное пространство для творчества. Зато ни я, ни моё окружение не слишком разбираемся в тонкостях того, как зарабатывать за счёт творчества, и мне интересно было бы узнать об этом больше. Но вместо обмена идеями о том, как мне заработать денег, я получаю бесконечные советы о том, как мне переехать из того места, из которого мне совершенно не хочется переезжать. А для людей, находящихся в худшем, чем я, положении, это плохо тем, что их голос подменяется моим, а их настоящее мнение и нужды остаются неуслышанными.
Если же по тем или иным причинам невозможно предоставить возможность создать художественную работу самим представитель_ницам дискриминируемой группы, то очень важно удостовериться, что у художни_цы и людей, которых он_а хочет поддержать, совпадает видение проблемы. При этом, я думаю, что художни_ца так же должна ответить себе как можно честнее на вопрос о том, почему она захотела поднять вопрос именно об этом виде дискриминации и чьё именно мнение она считает приоритетным. Редко когда можно угодить всем, и дискриминируемая группа – это не толпа одинаковых клонов, а живые люди, у которых часто не совпадает мнение. И если руководствоваться абстрактными представлениями о дискриминируемой группе, не сверяя свои взгляды с мнениями конкретных представитель_ниц этой группы, то можно создать такую работу, которая не принесёт пользы вообще никому. Например, если некая художни_ца «с образованием» сделает работу о том, как плохо живётся людям у которых нет высшего образования, и что всем-всем людям без высшего образования нужно помочь его получить, это не вызовет во мне ничего кроме раздражения. Потому что лично у меня была возможность поступить в институт, просто мне этого не захотелось, и я вовсе не хочу, что бы мне помогали пойти туда, куда мне не хочется. Но если та же художни_ца покажет, что она говорит не за всех, а основывалась в своей работе на опыте конкретных людей, которые хотели получить образование, но не смогли из-за дискриминации, то я, скорее всего, восприму работу положительно.
Я надеюсь, что с помощью этого текста мне удалось показать, что часто то, что кажется одной группе универсальным способом решения проблемы, на деле оказывается лишь узкоспециализированным методом решения проблем данной группы. И перед тем, как стараться тем же методом решить проблемы других людей, нужно хорошо задуматься о том, действительно ли эти люди похожи на тебя, или это лишь иллюзия, вызванная тем, что людям просто никогда не давали возможности выразить своё мнение.